Сладкая горечь моря (рабочее)

[Инодин Николай]

Глава 7

Разные танцы.

Женщина в пёстрой налобной повязке и длинной, до пят юбке, набранной из узких полос разноцветной ткани, хорошо знакома Стоящей. Невысокая, крепкая, не первой молодости, с широкими бёдрами, высокой грудью и тонкой, очень гибкой талией. Смуглая, очень смуглая кожа, рассыпавшиеся по спине волосы закрывают пышный зад. Сильные руки и ноги с неожиданно тонкими щиколотками и запястьями, на которых позвякивают многочисленными бубенчиками тяжёлые браслеты. Потомственная акробатка, её выступления всегда удивляют, кажется, человек, в теле которого есть хоть одна целая кость, неспособен совершить и половины того, что вытворяет на помосте эта мастерица.
– Ма, спасибо за заботу, но твоя дочь не настолько выбита из колеи, чтобы развлекать её выступлением акробатов.
Мать и учительница довольно улыбается – всё-таки маленькая кобра ещё не во всём догнала старшую.
– Ты, девочка моя, будешь сегодня не развлекаться. Тростник Под Ветром – твоя новая учительница. Пора тебе выучить несколько танцев из тех, которым не научит старшая жрица Храма. И постарайся, до твоего первого выступления осталось не так много времени.
Ма разворачивается и уходит, следом за ней выметаются из помещения остальные родственницы.
– Не волнуйся, маленькая госпожа, тебе не придётся развлекать народ на площадях. Танцы, которым я буду учить, исполняются только для одного зрителя.
Акробатка, мелодично позвякивая браслетами и цепочками, обходит вокруг Смотрящей, внимательно разглядывая её незрелую фигуру. Странно, это не вызывает раздражения. Тростник смотрит на ученицу не так как ученицы в храме – она рассматривает не обделённую богиней соперницу, скорее, подобно скульптору, оценивает материал для работы.
– Сними одежду маленькая госпожа. Так нам обеим будет удобнее.
Обход повторяется.
– Подними руки над головой. Наклонись. Присядь. Поднимись на цыпочки.
Сухая ладошка оглаживает ученицу от тонкой шейки до тощих ягодиц.
– Хороший материал, маленькая госпожа, не испорченный. С тобой будет приятно работать. Тебя, конечно, не предупредили, что сначала будет немного больно?

Подвальный сумрак, который не способен разогнать неяркий свет единственной лампы.
– Ты принёс?
– Да, моя госпожа.
– Давай скорее. Нет, подожди. Сначала ответь, эта маленькая дрянь ещё не сдохла?
Лысый жрец мёртвого бога разводит руками:
– Порой мне кажется, что она выбрала бы смерть. Бедняжка, она так мучается. Говорят, последнее время она плачет во сне, жалуется на постоянные боли в спине и ногах.
– Во сне, что ли жалуется? – в голосе сидящей за столом красавицы жрец различает одновременно сомнение и желание верить.
– Она слишком крепка для того, чтобы жаловаться иначе, госпожа. Такие умирают с улыбкой, чтобы не дать врагу насладиться победой до конца.
Лабанисса отодвигает на край стола единственную лежащую на нём глиняную табличку.
– Я предпочитаю улыбаться, радуясь жизни. Давай скорее своё зелье, бритоголовый.
Она уже хорошо знает, как правильно вдыхать пахнущий мёдом и чем-то тревожащим порошок. Подставляет под открытый футляр тыльную часть кисти, тонкими пальчиками другой руки зажимает левую ноздрю и бережно, чтобы не потерять ни крупинки лежащего на нежной коже счастья, вдыхает свою дозу. Волшебные сны наяву начинаются не сразу, и будущая табини успевает задать пришедший в голову вопрос:
– А этой, которую покарали ваши боги, ты тоже даёшь своё зелье?
– Нет, порошка на всех не хватает. - Честно отвечает жрец. Когда голова девушки опускается на сложенные на столе ладони, он поправляет на ней накидку и заканчивает фразу:
– Она слишком ценит доставшийся ей разум.
Тело Лабаниссы начинает подрагивать, в комнате раздаётся приглушенный стон.
Высокая Вода насмешливо осматривает напрягшееся молодое тело:
– Не всегда те, что стонут и говорят во сне, знают об этом.

Высоко в горах жара не так сильна, как в долинах, но всё равно ближе к полудню жители Таттисы ищут прохлады под сенью деревьев, вблизи от выложенных камнем берегов рукотворных водоёмов. Там, под ветерком, жизнь уже не кажется столь утомительной.
Стоящая Впереди этой радости лишена. Маленький дворик, в который можно выбраться из её покоев, закрыт от солнца и ненужных взглядов полотнищем белой ткани. Маленькой ученице это даёт хоть какое-то облегчение, а местные жители, как один, считают это проявлением глубочайшего траура. Как говорят в таких случаях ругеты, метко пущенный камень подбил сразу двух перепёлок.
На покрывшем каменные плиты слое мелкого белого песка Тростник Под Ветром, будто тесто, месит плоть своей подопечной – гнёт, сгибает конечности, скатывает в ком и вытягивает обратно.
– Расслабься, тогда не будет больно!
– Я не жалуюсь! – выдавливает Стоящая сквозь сжатые зубы.
– Жалуется твоё тело. Расслабь мышцы, говорю я тебе! Ты можешь. Вот, уже лучше. Совсем хорошо!
Учительница помогает ученице подняться, берёт один из кувшинов и струёй воды смывает с нежной кожи пот и прилипшие песчинки. Подросший Ворчун открывает один глаз и следит за ними, пока последние капли влаги не падают под ноги хозяйки, потом сладко зевает, потягивается и снова падает набок, вытягивая лапы. Жарко, даже хвостом шевелить лень.
– Да нет же! Маленькая госпожа, любое движение идёт вокруг этого. Боги так положили, что в центре тела у женщин расположена матка. Вся наша жизнь вертится вокруг неё, и танец – не исключение. И больше плавности в движениях, сколько раз можно повторять! Не дёргайся, плыви, плыви сквозь пространство, скользи сквозь мир, не продирайся, ты – часть мира, ты его центр и душа, нельзя отрывать душу от тела.
– Повтори!
– Ещё раз!
Вечером массажистка заглаживает то, что натворили с телом маленькой кобры сильные руки акробатки. Пальцы её нежны и ласковы, касаются кожи так легко, что кажется – тело гладит лёгкий ветерок. Опытная служанка знает своё дело – умелые руки ласкают спину, постепенно от ступней продвигаются к бёдрам. Потом приходит черёд живота, плеч. После массажа, когда вечерняя прохлада сменяет, наконец, изнуряющую жару, мать ожидает дочку у накрытого для трапезы стола. Под разговоры о происходящем в городе Стоящая сметает с блюд вкуснейшее мясо, запивает холодным молоком медовое печенье, будто сами собой исчезают со стола финики и фиги, изюм и вареные в меду ломтики дыни. Растущему и много работающему организму нужна пища. В конце концов, полный желудок и усталость берут своё – девочка начинает клевать носом. Провожая дочь ко сну, мать довольно оценивает изменения в её походке, фигуре и манере держаться.

[Цоккер]

Потомственная акробатка, её выступления всегда удивляют, кажется, человек, в теле которого есть хоть одна целая кость, неспособен совершить и половины того, что вытворяет на помосте эта мастерица.

Предложение очень сложное, для лучшего восприятия хорошо бы добавить предлог "что":
... кажется, что человек ...
не способен (раздельно)

Сними одежду, маленькая госпожа.

Подставляет под открытый футляр тыльную часть кисти

Может быть, "тыльную сторону кисти"?

порошка на всех не хватает, - честно отвечает жрец

Маленький дворик ... закрыт от солнца и ненужных взглядов полотнищем белой ткани.

Наверное, "полотнищами"?

Вечером массажистка заглаживает то, что натворили с телом маленькой кобры сильные руки акробатки. Пальцы её нежны и ласковы, касаются кожи так легко, что кажется – тело гладит лёгкий ветерок.

Сомнительно. Лёгкими прикосновениями и слабыми касаниями можно поднять тонус мышц, подготовить тело к нагрузке - но не снять усталость, не расслабить натруженные мышцы. Для этого нужны прикосновения вполне ощутимые. Хорошо бы упомянуть ароматное масло.

Стоящая сметает с блюд вкуснейшее мясо, запивает холодным молоком медовое печенье, будто сами собой исчезают со стола финики и фиги, изюм и вареные в меду ломтики дыни. Растущему и много работающему организму нужна пища.

Но не перед сном!!! Особенно при занятиях хореографией и усиленной тренировке гибкости. ПМСМ здесь не помешало бы упомянуть некоторое ограничение в еде со стороны строгой мамы

мать довольно оценивает изменения

При таком построении фразы определение "довольно" воспринимается неоднозначно - то ли как положительная оценка, то ли как сравнительная степень. Предлагаю переформулировать:
... мать оценивает изменения ... и остаётся довольна.

[Инодин Николай]

В пантеоне Храма множество богов – что поделаешь, сыновья татти, одержав победу над противником, присоединяли вместе с народом и его божеств. Немного облегчает задачу жрецам мёртвого бога то, что большая часть племён в лоскутной державе были близкими родственниками, оттого и число божественных сущностей смело можно разделить самое малое на двадцать – десятки божеств похожи, как близнецы. Великую Мать и Бога Грозы сами татты не позволили умножить, но может быть, у соседних племён высшие божества почитались под теми же именами. Слияние десятков смутно прописанных сущностей в одну – не такая уж сложная задача. И эту задачу сильно упрощает то, что придумавшие своих божков люди вольно или невольно вышли из-под власти Таттисы. Жрецам Храма, по сути до них нет дела, управиться бы с ритуалами, посвящёнными основным божествам пантеона. Им очень по душе пришлась ненавязчивая, но такая своевременная помощь бритоголовых иностранцев, старательно засевших в пыльных архивах. Служители мёртвого бога везде оказываются вовремя – и никогда не требуют платы за помощь. Многие работы, не связанные с поклонением Высшим, жрецы Храма почти полностью спихнули на покладистых новичков. Даже рабочие храмовых мастерских привыкли к ним и начинают выполнять их распоряжения наравне с командами старых жрецов. Тем более что пришельцы старательно включились в поддержание порядка в мастерских и библиотеках, но совершенно не стремятся ознакомиться с содержимым храмовых сокровищниц.
Высокая Вода доволен – за прошедшие месяцы удалось сделать многое. И главное – прочитано множество священных текстов и гимнов, прославляющих Высших и их деяния. Очень ко времени прибыло пополнение – опытные писцы и сочинители гимнов. Под их умелыми руками два десятка невнятных историй превращаются в одну, но зато какую! И в каждой, не бросаясь в глаза, но и не так, чтобы незаметно присутствует Келепинус. Божество появляется ненадолго, о нём – всего несколько фраз, но именно владыка жизни помогает Высшим выкручиваться из безвыходных ситуаций. Старшие жрецы Храма отнеслись к предложенной трактовке настороженно, а молодёжи новые варианты легенд пришлись по душе – мало того, что гимнов становится меньше, сами они становятся понятнее, интереснее и привлекательнее для верующих.
Со временем удастся растормошить и стариков. Нужно только дождаться возвращения ланнаха. Ну и «выздоровление» будущей табини следует хорошо продумать.

Красавица зла – не привыкла ждать.
– Где ты был?
– Я был занят, прекраснейшая.
Голос жреца безмятежен, он не понимает, чем так взволнована его будущая повелительница.
– Я ждала два дня! Сидела в хранилище, как последняя дура из нищего татти! Ты не приходил!
– Я был занят. Не все люди могут располагать собой так, как им хочется.
– Ты забываешься! Смотри, если ещё раз опоздаешь, я позабочусь, чтобы кол, на который тебя посадят, был самым занозистым и шершавым на свете!
«Какие визгливые нотки в голосе! И руки дрожат. То, что нужно. Готова. Вернее, почти готова. Значит, ещё немного счастья для милой девушки, и можно будет начинать, во славу Келепинуса».
– Я виноват, повелительница. И для искупления своей вины буду приносить больше божественной субстанции.
– Ты говорил, что её не хватает?
Бритоголовый вздыхает:
– Придётся уменьшить мою порцию. Я не хочу на кол, даже если он будет гладким, как смазанная лучшим маслом слоновая кость.

Над прудом густо вьется мошкара, видно, ночью будет гроза. Это хорошо. Порыв ветра морщит поверхность воды, подхватывает невесомых летуний, несёт вдаль. Часть мошек, на радость рыбам, падает в воду, к ним немедленно бросаются из глубины стремительные тёмные тени. Плеск, расходящиеся по пруду круги. Миг – и снова ничто не нарушает покой летнего вечера.
Ученицы, покидая храм, кланяются сидящей у воды старшей жрице. Старая женщина кивает в ответ, близоруко щурится на спешащих к семейным очагам девушек. Останавливает только одну.
– Ты сегодня опять задержалась, Лабанисса.
– Да, старейшая. Я изучала священные тексты в библиотечном хранилище.
– Мне нравится твоё прилежание, девочка. Должна признать, не ожидала от тебя. Когда панкас вернётся из похода, я передам Хоруту, что довольна его дочерью. Пусть порадуется вместе со мной.
– Спасибо, старейшая.
– Иди, девочка. У тебя, наверное, ещё много дел на сегодняшний вечер.
Лабанисса кланяется, поворачивается и уходит. Жрица смотрит ей вслед – что-то непривычное чудится ей в движениях девушки. И речь – ученица как-то странно растягивала слова. Переутомилась?
– Доброй ночи, старейшая, – стайка девиц, прощаясь, сбивает жрицу с мысли. Старуха пытается вспомнить, о чём думала до того, но сбивается.
«Давно мне пора перебираться поближе к Великой Матери. Вот женим Парвисина, и надо собираться в дорогу. Тяжко мне здесь, и память начинает подводить».
Жрица встаёт, опираясь на простой деревянный посох, и направляется к своему жилищу. Сегодня нет вечерних ритуалов, можно уйти до захода солнца.

[Инодин Николай]

***
Собираться, как обычно, приходится в комнатах Смотрящей.
– Истории о том, как Келепинус помогал достойным и наказывал отступников уже на слуху у большинства жителей города. Неделя-другая, и интерес к ним начнёт пропадать, высохнет, как дорожная лужа в летний полдень. Тем более что на следующей неделе празднеств, посвящённых главным божествам, нет. Так, всякая мелочь типа почитания духа соседнего ручья.
Жрец Онти-ке говорит, не глядя ни на кого из присутствующих, просто роняет слова в пространство, будто обращается к своему покровителю. Хотя кто знает, может быть, и в самом деле обращается.
Матушка вовсе не собирается отвлекаться от земного и насущного.
– Тварь, пытавшаяся отравить нашу девочку, достаточно пропиталась твоим зельем?
– Вполне. Ещё немного, и её странным поведением заинтересуются окружающие. Сейчас она потребляет предельную дозу. Если добавить хоть немного, она может и не проснуться – умрёт счастливой.
– Мне не хочется для неё такой смерти. – На лице у Ма не дрогнул ни один мускул, голос спокоен, но кажется, что по душным покоям потянуло ледяной стужей.
– Мне тоже, – соглашается жрец. – Такая смерть будет всего лишь наказанием, но не преподнесёт урока, а это неразумно. Если оставить Лабаниссу без зелья, вскоре она начнёт испытывать беспокойство, которое превратится в непрерывную муку. Вероятность того, что она не переживёт её очень, очень велика. Но шанс выжить у неё есть – молодая, крепкая девица, здоровая. Может и выжить. Возможно, потеряет разум – полностью или частично.
– Это самый удачный вариант, – Стоящая по старой привычке расчётливо перебирает вероятности, без лишних эмоций выбирая самую выгодную. – Скажи, Высокая Вода, мы можем устроить так, чтобы её проблемы начались одновременно с моим исцелением, прямо в Храме?
– Можно попробовать, – подумав, отвечает бритоголовый.
– Нужно постараться, – помогает ему принять решение старшая кобра.

Стоящая на ступенях храма женщина впервые взошла на серые плиты священной дороги богов, она вообще редко покидает выделенный для её семьи дом. Старая жрица узнаёт её без труда – это мать бедной девочки, проклятой богами далёкой родины. Несчастье тяжко ударило по царственной гостье – куда девались гордая осанка и надменное выражение лица? Перед жрицей Великой Матери стоит мать, раздавленная страданиями своего ребёнка. Она плохо говорит на языке татти, но понять её можно.
– Могу ли просить я старейшей уделить её драгоценного времени мне?
– Да, уважаемая. Проходи, - жрица делает шаг в сторону, освобождая дорогу в Храм уроженке Длинной Земли.
Бывшая правительница Анке поднимается по ступеням, на удар сердца замирает у входа, затем, поборов сомнения, делает шаг внутрь. Жрица Великой Матери идёт следом, стараясь не мешать, но и не оставляет женщину в одиночестве.
Чужестранка с трепетом смотрит на суровое лицо бога грозы, на мягкие, но строгие черты его супруги, потом вдруг обходит центральные статуи и замирает у барельефа, изображающего переобувающегося человека. Потом склоняется перед ним и припадает щекой к изображению каменной ступни. Медленно встаёт, и возвращается к старшей жрице.
– Моя дочери есть проситьба к старейшая.
– Говори. Я постараюсь выполнить её, если это в человеческих силах, женщина.
Вымученная, робкая улыбка трогает губы просительницы:
– Моя девочка чувствует, скоро в мир опрокинутого неба плыть. Прощать… прощатись желает с боги, которые полюбить, и с люди, кто быть, когда проклинание настичь ей. Можно ли делать так завтра солнца восход позже?
– Времени достаточно, женщина. Я соберу всех.

«Проклятый репоголовый жрец дохлого чужеземного божка! Я же запретила ему пропускать хоть один день! Скотина! Понимает, бритая тварь, что я не смогу приказать его казнить до тех пор, пока не найду другой способ получать волшебный порошок. Дрянь, мерзавец, вонючее животное!»
Дрожащими руками трудно одеваться и застёгивать драгоценные ожерелья. Хорошо, что она не жалкая младшая дочь какого-нибудь храмового писца. У будущей табини хватает служанок. Их ловкие пальчики облачают любимую дочь татри-да в радующие глаз накидки, застёгивают булавки и застёжки, поправляют волосы.
«Ничего… сейчас я полюбуюсь на то, во что моё желание превратило чужеземную дрянь, посмевшую претендовать на моё место, и мне станет легче. Сразу! А если она ещё и сдохнет у всех на глазах, вот будет подарок богов!»
Ради такого зрелища Лабанисса готова терпеть и головную боль, и дрожь в руках, и даже ломоту в костях. Девчонка, надевшая на голову всеобщей любимицы красивый массивный обруч из покрытого чеканкой и самоцветами золота, хватается вдруг руками за щёки:
– Лаби, что у тебя с глазами?
Её вопль бьёт по ушам, вызывает очередной приступ головной боли, Лабанисса в приступе ярости наотмашь бьёт мерзавку по лицу и выходит из комнаты, не обращая внимания на удивлённые и испуганные лица служанок.
«Распустились, гадины! Никто, никто не ценит мою доброту!»
Хорошо, что их двор совсем рядом с Храмом – не нужно трястись на колеснице, такой пытки она не перенесёт.
«Сейчас я полюбуюсь на результат моей мести, а вечером придёт жрец, и мне опять будет хорошо. Так хорошо, как не было ещё никому. Сегодня я хочу Повелителя Грозы, и пусть всехная мать удавится от зависти или трахнется со своими леопардами! Кстати, мысль насчёт леопардов тоже стоит обдумать».
Лабанисса быстрым шагом входит во внешние ворота Храма, машинально сложив руки у сердца в жесте преклонения.
«Свора этих безмозглых куриц уже толкается у храма, вместе с родственниками. Вырядились в белое, идиотки. Траур у них. Когда я стану наконец табини, будет нелегко терпеть их пустую болтовню. Даже жаль, что пришлось прикончить мелкую. В этом городе она единственная, кроме меня, имела в сердце немного ума. Мне будет её недоставать».
Лаби умерила шаг, подошла к группе учениц и встала в передний ряд, бесцеремонно потеснив младших товарок.

[Инодин Николай]

Носилки с телом чужестранки без труда вносят в храмовый сад четверо могучих охранников. За ними следует десяток воинов с короткими копьями и пятнистыми щитами странной формы. Мать страдалицы входит за ними, но обгоняет, и идёт рядом с носилками. Два десятка родственников шагают следом, низко опустив головы. Есть в процессии и несколько бритоголовых жрецов, но Высокой Воды среди них нет.
Мать возвращает на место бессильно соскользнувшую с носилок руку дочери, поправляет тонкое белоснежное покрывало, наклоняется к самому лицу и кивает, соглашаясь с услышанным.
– Ей плохо совсем есть, девочка боится, что прощаться два раз ей не хватать силы. Просить все войти в храм, прошу вас!
Жрецы коротко совещаются, принимают решение и жрица Великой Матери выходит вперёд:
– Боги не возражают. Пусть все войдут в святилище.
После яркого солнечного света в сумраке видно плохо. Носилки с парализованной опускают перед стоящими полукругом ученицами, мать помогает дочери приподняться. Даже так видно, какое бледное у неё лицо, особенно на фоне прямых черных волос странной иноземной причёски. Стоящая пытается изобразить поклон – скорее веками, чем головой, и без сил откидывается на подушку. Носилки подносят к подножию статуи Повелителя Грозы. Глаза присутствующих привыкли к полумраку, видно, как слабая рука касается постамента, слышно, как больная что-то говорит – так тихо, что слов не разобрать. Носилки переносят к статуе Великой Матери, всё повторяется ещё раз. Потом носилки вносят к барельефам младших божеств. Собравшиеся слышат срывающийся шёпот умирающей:
– Туда… он сидит… поднесите меня к нему…
Носилки опускаются на каменный пол у изображения Келепинуса, и в наступившей тишине вдруг раздаётся громкое гудение. Кажется, что огромная пчела спускается из отверстия в своде храма и улетает обратно. А в святилище с радостным лаем врывается большой лохматый щенок, он подбегает к носилкам и начинает вылизывать лицо своей хозяйки. Присутствующие замирают на несколько долгих ударов сердца, никто не успевает оттащить нарушившего трогательную церемонию прощания пса. А он, радостно повизгивая, начинает носиться вокруг встающей хозяйки.
Встающей? Да, лежавшая при смерти девушка отбрасывает покрывало и встаёт, удивлённо осматривая себя, ощупывает себя руками.
– Мама, я… У меня ничего не болит! ОН сказал – вставай и ничего не бойся! МАМА!
Она делает шаг вперёд и все видят, как в солнечном луче весело искрятся её каштановые кудри!
Под ноги Стоящей впереди откуда-то сверху падает футляр из папируса – не очень большой, около пяди в длину, толщиной в два пальца. Чудесно исцелённая девушка снимает крышку и высыпает на ладонь часть содержимого. Удивлённо смотрит на горку мелкого белого порошка:
– Что это?
– НЕ-ЕТ! – из горла Лабаниссы вырывается не человеческая речь, это рёв раненого зверя.
– МНЕ! ОТДАЙ! ЭТО МОЁ!
Девушка с искажённым лицом бросается к Стоящей, её перехватывают двое носильщиков, но она с неженской, нечеловеческой силой вырывается из их рук, в стороны разлетаются обрывки пёстрой ткани. Только с помощью ещё двух здоровяков одержимую удаётся скрутить. Пока её волокут к выходу, Лабанисса продолжает вырываться. Со двора доносится:
– Моё, отдайте, это моё…
Жрец Повелителя Грозы подходит к Стоящей, нюхает порошок, потом касается белой кучки пальцем, пробует субстанцию на вкус.
– Это соль! – объявляет он.
Смотрящая высыпает порошок обратно в футляр, закрывает крышкой и протягивает жрецу.
Старейшая, ещё не веря своим глазам, смотрит на текущие по щекам матери и дочки слёзы счастья, и поворачивается к собравшимся:
– Ступайте все. Подробности вам расскажут завтра. Сейчас нам нужно поблагодарить богов, явивших нам истинное чудо.

Как растревоженное пчелиное гнездо гудит Таттиса. Под высокими крышами родовой знати разговоров не меньше, чем в домишках младших ремесленников. Ещё бы, такие необыкновенные новости! Каждый слышал о чудесах, что свершают боги, да много ли тех, кто видел такое чудо своими глазами? Ну, или хотя бы слушал видевшего? А доказательства каждый может увидеть, коли не поленится – исцелённая волшебной силой Келепинуса девушка каждый день является в Храм – продолжать обучение. Не ленись, приди к воротам с утра или найди возможность встать недалеко от них по полудню, своими глазами увидишь, как едет на золочёной колеснице маленькая жемчужина Таттисы, полюбуйся её румяным лицом, выбивающимися из-под накидки локонами, что подобны цветом драгоценному красному дереву.
Расходятся по тропинкам и торным дорогам караваны, несут во все стороны удивительную правду о настоящем чуде. Навстречу им тянется, пока ещё редкий, ручеёк больных и недужных, желающих прикоснуться к необутой стопе сидящего Бога.
А по женским половинам домов ползут, не признавая стен и сословных различий, рассказы о заносчивой гордячке, пожелавшей отнять у избранницы богов её дар. Боги отняли у несчастной разум, в лишившееся покровительства тело вселились злобные демоны и терзают его днём и ночью страшными муками. На что толсты стены в доме татри-да Хорута, но и сквозь них нет-нет, да и донесутся до случайного прохожего вопли несчастной.
Ползут, ползут по городу слухи. Всё, что случилось в Храме, каждое мгновение перебрали и обсудили досужие языки, только одного не смогли понять – что означает соль, которую послал невесте ланнаха могущественный Келепинус.
Ответ пришёл в город сам. Утром третьего дня к полуденным воротам прибыл посольский караван от нового правителя Низкой Земли.
Посланец Марриавела привёз послание, в котором его господин извещает ланнаха Таттисы о том, что чтит Правду и готов лично подтвердить преданность договору Богов, а пока, в доказательство своих слов, посылает половину полагающихся Храму и повелителю сыновей Татти податей. За все двадцать лет, которые страшное помрачение, не иначе как насланное демонами нижнего мира, заставляло его отца присваивать прибыли от торговли солью, которой выстланы белые берега озера Сильт. Об этом предупредил свою избранницу Келепинус. Добрый знак, сулящий благополучное и богатое правление.

Ма внешне, как всегда, спокойна, но Смотрящую не провести – она спиной ощущает сомнение в её словах.
– Как ты узнал об этом посольстве?
Высокая Вода разводит руками:
– Я не знал о нём до тех пор, пока мне не сообщили эту новость храмовые жрецы. Соль нужна была, чтобы подтолкнуть Лабаниссу, я просто ничего другого безобидного и похожего на зелье не нашёл. Это совпадение, уверяю тебя.
Смотрящая знает – жрец мёртвого бога говорит чистую правду.
– Тогда это очень нужное и своевременное совпадение. Впору самой верить, что нами управляла божественная воля.
Жрец не умеет так хорошо контролировать своё тело, как Ма. Или не желает. Его улыбка чувствуется в постановке корпуса, наклоне головы, развороте плеч.
– Не всегда божественное вмешательство является делом человеческих рук. Боги любят хорошую шутку. Жаль только, от их смеха люди порой теряют головы.

[HoKoNi]

Коля!

[Римма]

Великолепно! Мир и персонажи просто превосходны!

[Инодин Николай]

Глава 8
Платье для невесты

Чтобы посмотреть ей в лицо, приходится задирать голову. Долго стоять с задранным подбородком тяжело, но быстро эта встреча не закончится, и Смотрящая предпочитает следить за тем, как колышутся под вышитой тканью могучие груди новой знакомой. Рядом с любимой тётушкой Парвисина любой из телохранителей анке не выглядит высоким, но нагрянувшая в столицу будущая родственница ничуть этим не тяготится. Смотрящей кажется, что при желании эта громкая женщина может приподнять воина вместе со щитом и прочим снаряжением, переставить на удобное место и по пути вытереть с него пыль выхваченной откуда-нибудь тряпкой.
Рисса-да Ратемида занимает много пространства, говорит громко, суждения её бесцеремонны, а поступки бесхитростно прямы. Неприятная особа, скажете вы, и ошибётесь сильно и навсегда, потому что делается это с подкупающим простодушием, пропитано добротой и просто материнской заботой. Той заботой, какой она бывает в обычных человеческих семьях, не озабоченных воспитанием будущих повелительниц.
Помимо воли губы растягиваются в весёлую улыбку, когда слушаешь:
– Да, девочка, тела у тебя не так, чтобы много!
Ещё бы, по масштабам тётушки, много тела может быть только у бегемота или обитающих за верхними порогами Реки слонов.
– Повернись, повернись, не стесняйся, я ведь тебе теперь не чужая. Подпрыгни! От так, замечательно. Плоти немного, зато та, что есть, без изъяна.
Ратемида поворачивается к ма, которая мигом сообразила, как себя держать с новой знакомой, и старательно играет роль старой, со времени детских волчков, подружки.
– Я ведь как услышала про беду с девочкой, мигом работников на выпас погнала – самых резвых трёхлеток в колесницу закладывать. Только вот, беда какая, долго до меня весть доходила. На юге была, у босоты нашей детишки начали болеть, мы со знахарками белками вертелись по селениям. Придавили заразу, всего пару малых проводили на ту сторону радуги, остальных выходили.
Тетушка ланнаха качает головой, видно, вспоминает как лечила детишек.
– Долго меня искали. И собралась быстро, но здесь уже и без меня всё как надо повернулось, сотворил Келепинус чудо. Завтра схожу в храм, померяю – надо ему за это золотой пояс подарить, а то сидит на своём булыжнике, как голодранец.
Рот у тётки не закрывается, но и руки без дела не скучают – бечёвка с узелками летает у неё в руках, прикладывается то к спине, то к руке будущей табини, охватывает талию и зад.
– Подними руки, дочка. Выше поднимай, не стесняйся!
Пока Тётка Рати, как она разрешила себя называть – не чужие же, отмеряла, сколько узелков получилось в этот раз, Ворчун решил, что с его хозяйкой слишком бесцеремонно обращаются, и вмешался – с низким клокочущим рычанием атаковал подол расшитой юбки. Почти ухватил, но вдруг оказался нос к носу с той, которую собрался наказывать.
Висеть на руке, ухватившей за холку неудобно – лапы не во что упереть, но щенок не сдаётся, пытается извернуться и укусить врага. Не уступает, даже когда его сильно встряхивают.
– А молодец! – оценивает псёныша хозяйка тысячных стад. – Боец! Где такого нашла?
– Видела у пастухов, попросила, чтобы щенка принесли.
– Правильно попросила. Будет тебе ещё один охранник, только учить надо. Он, как вырастет, всех под себя подмять захочет. Пастуший пёс, не охотничий, они от первых айре у нас, через весь свет со стадами прошли. Ещё с тех пор, когда боги между смертных ходили. Помогали Землю в порядок приводить. Будет время, напомни – расскажу.
Колесница, которой будущая родственница правила собственноручно, остановилась у ворот их дома через пару часов после восхода солнца. С платформы спрыгнули двое – сухощавый мужчина в одежде из некрашеной шерстяной ткани пробежал вперёд и ухватил поводья упряжных лошадей, а молодая богато одетая девушка подошла к воротам и вызвала начальника охраны. С тех пор нет покоя никому в доме под крышей из жёлтой черепицы. Тётушка, взяв с собой младшую из дочерей, прибыла в столицу для подготовки свадебной церемонии. На фоне своей матушки младшая выглядит бледновато – подай, принеси, подержи здесь. Молча. Однако опытный женский глаз сразу видит – девка не проста, но знает своё место, пока мать рядом.
Только к вечеру гости собираются и с охами да ахами: – Засиделись мы у вас, дома-то дел невпроворот! – грузятся на колесницу.
Ратемида натягивает вожжи, со свистом проносится над конскими ушами длинный кнут – и только грохот колёс напоминает о том, что вот только что, вот совсем недавно стояла здесь, качала головами и рыла копытами улицу упряжка гнедых лошадей.

– Поздравляю, дочь.
Ма устало опускается на низкую кушетку, опирается локтем на набитый шерстью валик.
– Поздравляю, признали тебя, оценили, теперь будут любить изо всех сил, чтобы не дай боги, не передумала. Ну, и нас тоже. Заодно.
– Оценили меня заочно, в копьях и дышлах боевых колесниц, ма.
Мать пожимает плечами – к чему обсуждать, то, что и щенку понятно.
– Тогда оценили то, что с тобой, теперь тебя. Важно другое. Они готовы принять чужестранку, как свою. Душой.
Невеста вздыхает:
– Ну и ладно. Лишь бы не раздавили в объятиях.
Стоящая садится на корточки и прижимается к лохматой собачьей голове, ухватив Ворчуна за остатки ушей. Вот уж кто любит просто так – потому, что она есть. Щенок радостно лижет её щёки. Хозяйка ласкает свою собаку – это ли не повод для простого лохматого счастья?

[Цоккер]

много тела может быть только у бегемота или обитающих за верхними порогами Реки слонов.

Лучше бы упоминать зверей в одинаковом числе - либо "бегемота или слона", либо "бегемотов или слонов".

видно, вспоминает как лечила детишек

Запятая после "вспоминает".

Завтра схожу в храм, померяю
...
Только к вечеру гости собираются и ... грузятся на колесницу.

Нестыковка. Получается, что Ратемида уехала, так и не посетив храм.

Висеть на руке, ухватившей за холку неудобно

Висеть в руке
Запятая после "холку".

ухватив Ворчуна за остатки ушей

До сих пор о подрезании ушей у щенка не упоминалось. Можно развернуть прямо здесь, например, так:
ухватив Ворчуна за остатки ушей, подрезанных, как положено настоящей пастушьей собаке

[Инодин Николай]

Цоккер, спасибо за обувь, единственное, с чем не согласен - уехать от дома, в котором живёт Смотрящая, не то же самое, что уехать из города. У семьи родственников ланнаха свой дом есть.