Сладкая горечь моря (рабочее)

[Римма]

Прекрасно, Николай!

Вдохнув его, человек познаёт то, что ощущают божества в своей славе и силе.

Возможно, здесь подойдет "могуществе"?

[Цоккер]

В курятнике паника – самая сообразительная уже метнулась за дверь – к мамочке побежала.

Одно из двух тире нужно заменить запятой.

Я – твоя дочь, я дочь своего отца, но я – не глина под вашими руками.

Первое тире - лишнее.

ритуалы богини с нормальной головой

Может быть, "с человеческой головой"?

Кое-кто из девиц пытался капризничать, но ... быстро успокоились.

Некоторые из девиц пытались капризничать

[Инодин Николай]

Спасибо за тапки, поправлю.

[Инодин Николай]

Глава 6

Новые земли

Жадность не доводит до добра – чтобы понять это, достаточно посмотреть на здешние края. Увидишь эту измятую, будто жёваная ослом тряпка, местность, и сразу становится понятно, что местные боги создали гораздо больше суши, чем у них было свободного пространства, а потом поленились обрезать излишки, вогнали заготовку на место силой, поэтому она сморщилась и согнулась. Получилось то, что получилось: горы, скалы, обрывы. Для нормальной жизни места немного, а то, что служит здешним жителям дорогами, больше напоминает клубок спутавшихся по осени змей. Уроженцам Длинной Земли тяжело в этих краях, тем более что главной их силе – стремительным лёгким колесницам, негде разогнаться. Гиммеры, союзники таттов, имеют куда больше свободы - четыре копыта не два колеса, в ровной дороге не нуждаются. Ругеты и вовсе как дома – их остров создали столь же нерадивые существа. Хорошо воюют пешие воины панкаса – карабкаются по лесистым склонам не хуже коз, особенно когда есть надежда хоть на какую-то поживу. Вот только в небогатых этих местах главная пожива - сами каски и их семьи. За ними и приходится гоняться по этой смятой земле, разыскивая укрытые в пещерах и лесах убежища.
Поход проходит обыденно и однообразно – в каждой долине каски дают бой, который проигрывают, потом разбегаются – и на их отлов приходится тратить куда больше сил, чем на сражение. Удивляет другое – все воины горцев вооружены железным оружием. Совсем как сыновья татти. Даже мотыги в лачугах касков сделаны из этого дорогого металла.
- Ничего удивительного, – в ответ на вопрос ланнах пожимает плечами, – они умеют варить железо, дров и руды в горах хватает. Вот олово для бронзы здесь достать почти невозможно. Поэтому их кузнецы, как и наши, больше работают с железом.
Парвисин достаёт из ножен свой меч и кладёт рядом с мечом горца, показывает разницу.
- Видишь, их оружие хуже нашего, хотя железо здесь лучше. Наши мастера искуснее.
- На островах и у нас на родине железо великая ценность, ей владеют только правители.
- Да,- кивает головой Парвисин. - Я читал письмо, в котором повелитель Анке просил ланнаха прислать ему железный кинжал. Мы послали три. Только те клинки ковали из небесного железа. Когда бог грозы куёт в своей небесной кузнице, кусочки металла летят из-под молота и падают на землю. Божественный металл намного крепче того, что делают люди, и почти не ржавеет.
- Падают из небесной кузницы?
- Да, рушатся сверху горячими, даже светятся от жара – не успевают остыть по дороге.

После того, как население одной или нескольких соседних долин вылавливают, пленников делят на две части – одна клянётся в верности новому правителю и остаётся дома, вторая под конвоем отправляется в земли татти – после мора там не хватает рабочих рук. Правителей остающимся назначают из числа островитян. Для себя анки облюбовали приморскую равнину – она хоть немного напоминает привычные места, в одном месте имеется даже небольшая дельта.
Главной ударной силе войска – колесницам - досталась в это лето самая незавидная участь – ходить с караванами пленных и возвращаться обратно. Элита морщится, но терпит – в их хозяйства направляется львиная доля переселенцев.
***
Первое время бронзового Жнеца удивляло, что солдаты не собирают встречающийся по пути старый навоз, потом смекнул – в здешних краях столько деревьев, что сухой сук - вовсе не редкая ценность, а просто дрова, их столько, что возня с кизяками никому не нужна.
Вечерами воины собираются у костров, готовят немудрящую солдатскую снедь, чинят одежду и обувь, точат клинки и разговаривают. Анки и ругеты понемногу учатся говорить на языке таттов, и лагерь армии уже не так чётко делится на две части, как прежде. Командиры отрядов обычно сначала собираются вместе, потом расходятся к своим шатрам, но сегодня молодой ланнах попросил предводителя анков задержаться. Почему нет? Он юноша умный, хороший собеседник и славный воин, пиво у него густое и ароматное, а за порядком в лагере проследят и без Жнеца.
Мужчина отхлебнул из умело обработанного и оправленного в серебро рога большой глоток коричневого ароматного питья. Бодрящая горечь покатилась в желудок, и Жнец закинул в рот маленький кусочек острого вяленого мяса. Не для утоления голода – для удовольствия. Сегодня повар ланнаха на ужин подал жареных перепелов и печёные плоды местного дерева – каштаны, кажется, так их называют. Удивительно вкусное и питательное блюдо.
Парвисин подходит от шатра и садится на тот же обрубок бревна. В походе таттты не так церемонны, как дома. Родич Смотрящей улыбается своим мыслям – даже столичные порядки у них проще и прямее многочасовых ритуалов, что проводятся в храмах и дворцах Длинной Земли. Молодой народ, ещё и тысячи лет не исполнилось.
- Вчера ваш воин узнал пленного каска – тот клялся ему в верности две недели тому назад.
Боюсь, ругеты не найдут на своих новых землях и половины крестьян – разбегутся.
Жнец отхлёбывает ещё один глоток пивка и щурится на языки пламени. Он так и не выучил толком язык таттов, разговор идёт через переводчика.
- Куда они побегут, когда мы захватим все их земли? Тем более что у ругетов на острове есть семьи, родственники и знакомые – им только нужно послать туда весть, что можно поселиться в краю плодородных земель, не обделённых водой – ждать новосёлов придётся недолго. Хоть после Беды на островах Великой Зелени осталось не так много людей, прокормиться там до сих пор слишком тяжело. Ругертину тогда почти полностью засыпало горячим пеплом.
Парвисин подбирает с земли длинную ветку, суёт концом в костёр, когда она загорается, взмахивает ей, наискось перечёркивая звёздное небо. Обоим кажется, что за палкой тянется огненный след.
- Знаешь, я отчего-то думаю, что в этот раз мы последний раз воюем с племенами касков.
- Не нужно так мрачно смотреть в будущее – улыбается анке, - лет через десять из них будет состоять большая часть армии здешнего туатта. Думаю, тебе не один раз придётся вести их в бой.
- Я говорил о том, что не увижу их больше среди наших врагов. Всё ты понял, старый хитрый лис. Скажи, - Парвисин поворачивается к собеседнику, - почему твоя племянница смогла увидеть выход там, где мои предки сотни лет видели проблему? Кто эта девочка?
Бронзовый Жнец стянул с блюда ещё один ломтик мяса, прожевал, запил, посмотрел на небо…
Ланнах не выдержал, дёрнул плечом:
- Если не хочешь или не можешь рассказывать, так и скажи, я не буду требовать ответа!
- Ты всё-таки ещё очень молод, ланнах. К сожалению, это пройдёт. Зато появятся терпение и умение понимать. Я могу и хочу рассказать тебе о племяннице, я пытаюсь подобрать правильные слова. Подобрать так, чтобы он, – воин кивнул в сторону переводчика, тёмной тенью стоящего у него за плечом, - перевёл тебе, как надо, ничего не напутав. Смотрящую с самого рождения готовили к роли правительницы. В наших родах девочек воспитывают так со времён прошлой династии. В то время твои предки начинали строить стены своей столицы. И каждое поколение вносило в обучение что-то новое. В жёны правителям доставались лучшие.
Жнец кладёт себе на колени опустевший рог, отталкивает руку слуги, который хотел вновь его наполнить.
- Она замечательная девочка. В её роду десятки достойных правителей, воинов и жрецов. Умна не по годам, здорова, красива – да да, красива уже сейчас, а через несколько лет расцветёт по настоящему. И мне жаль её. Ей не дали быть ребёнком. Мы с тобой знаем, как в воинских родах готовят будущих воинов, но поверь – это жалкое подобие того, что делали с девочкой мать и родня по женской линии. Она много лет могла быть сама собой только во сне – и не сломалась, не стала послушной исполнительницей чужой воли, не человек, кремень!
Подумав немного, воин протягивает-таки рог за добавкой.
- Твоя невеста, ланнах, - самое драгоценное из сокровищ Длинной Земли. Не обижай её, и всё поймёшь сам. Ваше правление потомки будут помнить через много поколений после того, как вы присоединитесь к богам на той стороне мира.
- Почему тогда те, кто правит вашей страной, поспешили от этого сокровища избавиться?
- В земле мотыг к власти пришли серые люди. Никакие – не хорошие, не плохие, средние. А средние люди не терпят рядом с собой тех, кто напоминает окружающим об их серости и обычности. Вчера дикари забросали нас копьями без наконечников – обычными палками, концы которых обожгли на огне. Дрянное оружие, которое и для охоты на оленя плохо годится. На моём копье наконечник из чёрной бронзы – твёрдый и острый, он несёт верную смерть врагам. Страна серых людей подобна деревянному копью, не имеющему доброго наконечника. Стыдно быть обожжённой деревяшкой, видя рядом острую бронзу.
Парвисин достаёт из ножен кинжал и одним движением рассекает потухшую ветку, которую всё ещё держал в руках.
- А если сделать копьё полностью из бронзы?
- Сам знаешь, оно будет слишком тяжёлым и слишком дорогим. Для того чтобы копьё было хорошим, нужна прочная крепкая основа и твёрдый острый наконечник. Так и в стране. Я рад, что в моей новой державе есть и то, и другое.

[Инодин Николай]

Горцы, наконец, поняли, что явившиеся в горы Северного Быка враги душат их порознь, как волки режут разбежавшихся по лугу овец. Даже глупые бараны сбиваются в кучу при виде опасности, и местные жители решили не быть глупее баранов - уже шестое селение встречает таттов распахнутыми настежь дверями брошенных домов. Жители не просто сбежали – ушли сами, унесли самое ценное из лёгкого имущества, остальное спрятали, и спрятали не слишком старательно. Видно, времени было мало. Раз так, значит, собираются вернуться, ушли недалеко. Лазутчики касков всё время следят за армией пришельцев – следуют в отдалении на марше, вместе с шакалами по ночам кружат вокруг стоянок. Одного из них гиммеры выследили и поймали петлёй на волосяной верёвке.
Пойманный совсем молод, борода и усы только-только пробиваются на смуглом горбоносом лице. Большие чёрные глаза смотрят на врагов со смесью страха и ненависти. Речь горца полна непривычных звуков, шипения и прищёлкивания, кажется, что она трещит, скрипит и постукивает. Однако переводчику ланнаха знаком этот язык. Спрашивать пришлось жестоко, но парень всё-таки рассказал правду.
Жители восточной части хребта решили собраться вместе и дать отпор пришельцам. У них даже нашёлся достаточно авторитетный вождь, за которым согласились пойти мужчины окрестных племён. Женщины и дети укрылись в священном месте, а воины готовятся к битве. - Спроси у него, как пройти к священному месту, – обрадовался Сандакур, предводитель отряда гиммеров.
- Не нужно. Он не ответит.
- Если правильно спрашивать, ответит! – не согласился с ланнахом лошадник.
- Ты бы ответил?
- Ха! – тряхнул жёлтой гривой Сандакур, - Я воин, сын воина, вождь и сын вождя! Обнажённый меч от рождения лежал у моей колыбели, а его ножны я клал под голову! Я смеюсь в лицо боли!
- Он не будет смеяться, но ничего не скажет. Здешние горцы неважные воины, но никто не скажет, что они плохие мужчины. А где находится их святыня мы знаем и так.
Когда пленника утащили, Парвисин вполголоса сказал гиммеру:
- Прикажи, пусть ему позволят сбежать сегодня ночью.
– Зачем?
– Тогда завтра на нас нападут, не придётся месяцами лазить по ущельям, выискивая их шайки. К женщинам и детям каски нас пускать не захотят.
Под утро прошёл дождь. Кривая тропа, по которой движется основная часть войска, размокла не сильно – камни не размокают. Зато с каждой неосторожно задетой ветки обрушивается добрая горсть воды. Льняные панцири промокли и не держат тепло – в горах даже после восхода солнца весьма прохладно. Самое неприятное – за шорохом капель ничего не слышно. Когда за каждым поворотом ожидаешь засаду, это не поднимает настроения. Вся надежда – на гиммерийских боевых псов. Свирепые звери натасканы сопровождать хозяев на войне и должны учуять врага раньше, чем в бредущих по скользким камням воинов полетят стрелы, камни и дротики. Собакам утренняя прохлада нравится, это к полудню они вывалят из пастей розовые языки, станут просить об отдыхе и вперегонки бросятся лакать изо всех встречных луж.
Сегодня в голове колонны, сразу за десятком конных гиммеров, идут пешие татты, за ними тяжело топчут землю защищённые медной бронёй ругеты. Колесницы длинной бестолковой колонной тянутся следом, а основной отряд конников намеренно отстал от основных сил на четыре полёта стрелы.
Поскрипывают на оси колёса, впереди – внизу колышутся полосатые боевые попоны на спинах упряжных лошадей, перья на плюмажах намокли и поникли. Лесистые склоны по сторонам сменяются поросшими травой, затем тропа снова идёт через лес. На месте горцев Жнец напал бы здесь – среди деревьев колесницы из грозной силы превратятся в жалкую, мешающую всем обузу. Ошибся.
Тропа пошла под уклон, спускаясь в ложбину между двух некрутых склонов. Очередной массив леса остался позади, по сторонам только невысокие колючие кусты, из которых там-сям торчат серые спины поросших лишайником скал. Будто стадо каменных быков разбрелось по высокой траве. Собаки заволновались в месте, где склоны постепенно сходились, образуя вход в очередную теснину. Гиммеры придержали коней, спуская зверюг с поводков, и тут началось.
Будто сам собой покатился по склону большой камень, за ним ещё один. Если бы впереди колонны шли колесницы – была бы беда. Кони гиммеров шарахнулись в стороны, пропуская несущуюся с горы смерть. Парочку замешкавшихся придётся класть в курганы не отделяя от верных скакунов – в каше, которая от них осталась, вряд ли возможно найти целую кость. Обломками завалило проход в узкое место, будто пробку в кувшин вставили. А из-за гребней гор густо полезли горцы, одетые в безрукавки из овечьих шкур мехом наружу. Их было много, почти столько же, сколько воинов в войске ланнаха татов, напали они сверху, неожиданно, все вместе – на растянутую по ложбине колонну.
Вот только ни умный вождь, ни решимость биться до последнего, ни зажатый в руке топор не смогли перевесить главного. Толпа отчаянно смелых ополченцев напала на равное себе количество потомственных воинов – тех, кого поколение за поколением отбирали и пестовали три разных народа. Не один Сандокур мог сказать о себе – я воин и сын воина. У большинства бойцов ланнаха этот перечень был длиннее. Науку убивать они постигали лет с пяти каждый, а воинский дух матери воспитывали в них от рождения.
Поднялись щиты, лязгнуло оружие – и навстречу стае защищающих свою землю собак двинулась волна волков, от рождения приученных клыками вырывать у жизни свой кусок мяса с кровью. С застывших колесниц ударили луки, стрелки торопились опорожнить колчаны до того, как свои и чужие сцепятся в рукопашной схватке. Пешая охрана колесниц бросилась вдоль колонны назад – прикрыть колесничих от подбегающих горцев. Схлестнулись, взметнулся над ложбиной лязг оружия, крики убиваемых смешались с воплями убивающих. На какое-то время показалось, что произойдёт чудо, толпа в шкурах с разбегу опрокинет и сомнёт толпу в панцирях. Показалось. Воины выстояли и шаг за шагом стали теснить врага. Последних надежд объединённое войско касков лишилось, когда им в спины полетели стрелы подоспевших к месту боя гиммеров.
Опустошив колчаны, всадники спрыгнули с коней, потянули из ножен прямые обоюдоострые мечи, спустили собак и кинулись в рукопашную схватку.
Шансов у касков не осталось, но они, теснимые со всех сторон, стояли крепко и бились, пока хватало места, чтобы поднять руку с оружием. Пока они были, эти руки. Кто-то из них вскочил на камень и заорал что-то, похожее на песню. Певец поймал грудью стрелу и захрипел, падая на землю, но мелодию подхватили, и вскоре пели все оставшиеся в живых воины горцев. Орали, задыхаясь, сдавленные со всех сторон щитами, падали под стрелами и ударами мечей, но перед смертью пытались выдавить из пробитых лёгких ещё хотя бы одно слово. Тогда вдруг взревел боевой рог таттов. Воины ланнаха ослабили давление, разомкнулись и отошли от недобитого врага. Посреди вытоптанного склона, на обломках колючих кустов, плотной кучей остались стоять недобитые каски – истекающие кровью, шатающиеся от усталости – а вокруг них грудами парного мяса лежали тела убитых и раненых, причём девять из десяти были одеты в лохматые безрукавки. Снова рёв рога, раздвинулись щиты, и к каскам вышел молодой парень в драгоценном панцире, каждая чешуйка которого сияла золотом. Из свежей ссадины на скуле воина сочилась кровь, высокий шлем был смят удачным ударом. На глазах удивлённых касков он воткнул свой меч в землю. Достал, осмотрел и воткнул ещё раз, после чего вложил в ножны.
Парвисин подошёл к горцам на три шага и заговорил. Удивительно, но в голосе ланнаха не было ни злобы, ни презрения. Когда он закончил, из-за плеча предводителя зазвучал голос переводчика, повторившего слова повелителя таттов на понятном языке:
- Я ланнах Парвисин. Хочу знать, жив ли ещё тот, кто привёл сюда храбрых касков и командовал ими в сражении?
Два горских воина помогли выйти вперёд раненому мужчине, в чёрной бороде которого пролитым молоком белела седина.
- Это я привёл сюда наших людей, чужеземец, - горец закашлялся, - и пока жив в этих горах хоть один, родившийся мужчиной, наши женщины и дети не пойдут в твоих рабских караванах!
Выслушав перевод, Парвисин поднял руку к небу и громко, чтобы слышали все, объявил:
– Я, повелитель сыновей татти, перед лицом бога грозы клянусь, что мои воины не будут сегодня сражаться с воинами касков и не нападут на них первыми впредь – мы, татты, умеем уважать чужую доблесть. Пусть твои воины уберут оружие в ножны и окажут помощь тем, кому ещё можно помочь. После этого прошу тебя прийти в мой лагерь для разговора.
Ланнах дождался окончания перевода, повернулся и пошёл к колесницам, его воины двинулись следом – кроме тех, что остались помогать раненым и оттаскивать в сторону убитых.

[Инодин Николай]

***
Сидеть раненый вождь может без посторонней помощи, хотя бледность его видна даже в неверном свете походного костра. Немолодой каск потерял много крови, однако от предложенного рога с красным вином отказался:
– Я не могу доверять тебе, молодой предводитель северных варваров.
Услышав перевод, Бронзовый Жнец с трудом сдерживает смех – надо же, одетый в звериные шкуры косматый горец считает варваром повелителя пусть утратившей большую часть мощи, но всё ещё сильнейшей страны!
Парвисин на выпад собеседника не отвечает. Он берёт у слуги рог, отпивает из него изрядный глоток, кивает виночерпию и протягивает рог горцу – как равному.
– Воин, мне не нужен пьяный собеседник, но и упавший от слабости тоже ни к чему. Выпей, вино с мёдом придаст тебе сил. Кусок печени с кровью принесут, когда она хоть немного обжарится.
– Странные слова для предводителя, войско которого разорило наш край. В который уже раз вы пользуетесь тем, что потомки первых стоят каждый сам за себя.
Улыбка на лице горца больше похожа на волчий оскал, но это улыбка. Понял – пригласили не для того, чтобы диктовать волю.
¬– Наши предки пустили вас и ваших коров на изначальную землю, когда вы припёрлись со своими кожаными шатрами и скрипучими телегами от побережья горькой воды. Видно, в те времена вожди татов тоже умели красиво говорить. Вы научились у нас возделывать землю и строить дома, обманом вызнали секрет плавки железа, а когда вас стало слишком много, убили всех, до кого смогли дотянуться. Потомки первых выжили только среди скал и лесов, теперь вы решили довершить начатое. У тебя неплохо получилось, молодой ланнах, почему же ты остановился в шаге от исполнения задуманного?
Парвисин ждёт, пока горец глотком вина промочит горло после длинной фразы, затем с сожалением качает головой:
– Ты многое знаешь о нас, вождь, но перечислил только то, что питает твою ненависть. Отчего ты не вспомнил, как началась война меду нами и вашими предками?
- Хочешь сказать, что наши предки сами виноваты в том, что были истреблены чужаками?
Ланнах пожимает плечами.
– Наши боги суровы к лжецам и беспощадно карают нарушителей клятв. Ты слышал о Правде татти?
– Я хотел бы знать, что скажешь о ней ты. - Каск больше не ждёт подвоха, смело отхлёбывает из рога.
– Для моего народа главное – идти по дороге Правды, потому, что боги сурово карают отступников. Мы многому научились у первых, это так. Даже правителей татри зовут ланнах и табини, это ведь ваши названия. Вот только войну начали твои предки, воин. Напали на самый сильный род, истребили панкас, угнали в рабство остальных. Но повелитель грозы в конце концов отдал победу моим предкам, потому что Правда была на их стороне.
– Интересная история. Так, значит, рассказывают о тех временах ваши легенды. Ланнах, пока мы с тобой вспоминаем старое, мои люди томятся в ожидании новостей. Ведь не для того, чтобы обсуждать прошлое ты позвал меня к своему огню.
Вождь касков немного захмелел, потерял осторожность – это тоже на пользу делу. Будет говорить то, что думает, а не то, что считает нужным сказать.
– Всё просто. Мы больше не можем позволить вашим шайкам грабить наши земли, но не хотим уничтожать ваш народ. Западные и приморские роды не смогли объединиться и выставить предводителя, с которым можно заключить божественный договор. Нам пришлось дать им таких правителей. Но это чужие правители, под их рукой люди не смогут остаться прежними. А восточные роды смогли в трудное время встать вместе, у них нашёлся достойный вожак, которого слушали и защищали в бою его люди, я видел это.
Доблесть требует уважения. Я предлагаю: возьми судьбы своего народа в свою руку. Я готов признать вас всех новым татти и заключить договор, но с одним условием. У нового рода должен быть достойный татри. Ты.
– И что тогда?
– Тогда у вас будет как у остальных – платите двадцатую долю всего на содержание храмов Таттисы, ваши воины становятся нашими, но и наши воины становятся вашими. Подписанный договор начертают на серебряном листе, поместят в зал храма и боги станут следить за его исполнением.
– А если я не захочу? Если не смогу? Я свободный человек, а мой род не самый большой и сильный в восточных горах.
– Другого правителя не признаем мы. Вождём должен быть не самый богатый или сильный, а самый достойный. Боги выбрали тебя. Если твой народ не захочет, мы не будем заставлять, живите, как жили. До первого набега. Потом панкас вернётся, и боги решат, кому отдать победу, но второй раз такого предложения не будет. Завтра мы встанем в лагере в долине у красной скалы, там ещё большой дуб и широкий ручей. Будем ждать семь дней. Думайте, потомки первых. И ещё – извини, вождь, но впредь я буду именовать тебя Достойным. Выговорить…
- Как ты сказал? – поворачивается ланнах к переводчику.
- Азсирк’хбаш Прцхалаба, – немедленно повторяет тот.
- Произнести твоё имя мой язык не способен, не обижайся.
Ланнах оборачивается к своим телохранителям:
– Когда Достойный решит вернуться в свой лагерь, проводить с почётом.

Через пять дней прямо под исполинским дубом, на берегу шумливого потока новый вождь восточных касков и ланнах Парвисин в присутствии лучших людей своих народов заключили божественный договор. Хребет Полночный Бык и морское побережье впервые на людской памяти вошли в державу сыновей татти.

[Цоккер]

В походе таттты не так церемонны, как дома.

уже шестое селение встречает таттов распахнутыми настежь дверями брошенных домов

В хижинах горцев есть двери? Или это иносказательная форма?

[Инодин Николай]

Почему бы в хижинах горцев не быть дверям? примитивные конструкции без петель известны с чёрт знает какого времени, а в горах зимой холодно, опять же хищники вплоть до львов...
За тапки спасибо!

[Инодин Николай]

Да, к слову - я правлю основной текст, но не всегда исправляю выложенные куски.

[Цоккер]

Почему бы в хижинах горцев не быть дверям? примитивные конструкции без петель известны с чёрт знает какого времени

Известны-то известны, только вот с досками в горах трудновато Сама хижина может быть из камня, самана и множества других материалов - но дверь из них не сделаешь.

в горах зимой холодно

Завеса (полог) из кожи или ткани. Возможно - несколько пологов.

Впрочем, на всё воля Автора.